"Посвящается аспарагусу
Второй месяц подряд я болею воспалением легких. Точнее, собственно воспалением я болела недели три и успешно вылечилась, но по дороге возникли бронхиальные осложнения «после гриппа» (даю совет, как переболеть гриппом с осложнениями, и даже этого не заметить: нужно параллельно заболеть воспалением легких, и тогда вы заметите только это), короче, я второй месяц чувствую себя чем-то средним между трупом бревна и моделью ядерного взрыва. Потому что я еще и кашляю.
Я кашляю упоенно, непрерывно, громко и со вкусом. Люди узнают о моем приближении примерно за четыре километра. Соседние деревни начали массовую эвакуацию. В доме напротив от зависти заболела собака. Я усиленно лечусь, и мне помогает. Но небыстро. Поэтому я кашляю ночью, днем, с утра, после обеда и на работе. На работе я стараюсь кашлять как можно меньше, и меня прощают – просто за неимением выхода. Зато дома я отрываюсь так, что все время жду прихода полиции. Убежденной, что либо у нас тут нелегальный тир, либо мы зверски пытаем бензопилу.
Когда я заболеваю, у меня сразу портится настроение. Такой побочный эффект любой болезни: не то что бы прямо депрессия, но, честно говоря, почти она. Уговорить меня больную, что в мире есть что-нибудь хорошее, довольно просто. Меня и уговаривать не надо: я это сама прекрасно знаю. Но вот то, что это хорошее имеет минимальное отношение ко мне, меня уже не уговоришь. У меня лично все плохо, а будет еще хуже, и трагический исход предрешен, даже если состоится через восемьдесят лет. Точнее, с моей точки зрения он уже состоялся, и неважно, в какой момент произойдет.
Пожаловалась папе.
- А ты делай как я, - предложил он. - Стоит мне захандрить, я сразу начинаю подводить итоги жизни.
Я удивилась. Мне казалось, итоги целой жизни мне еще рановато подводить.
- Ну что ты, - с жаром отозвался папа, которому месяц назад исполнилось восемьдесят семь, - итоги можно когда угодно подводить.
- Папа, - говорю, - мне же еще не так много лет!
- Ну и что, - отвечает папа, - сколько есть, столько и подводи. Неважно, за какой период. Просто думай – вот это я успела, вот это и это у меня хорошо, вот эта и эта беда меня минула… И станет легче. Вот увидишь.
- Но послушай, - все-таки спорю я. - Возможно, с тобой это и так. Но стоит мне начать подводить итоги, как сразу становится очевидно, как много в жизни я еще не успела! И вот этого, и того, а это вообще неясно, как начинать. У меня еще куча дел! И что с ними делать?
- Делай, - ответил папа.
* * *
Стою в магазине, выбираю продукты. Утро, магазин почти пустой.
- Простите, - раздается тихий голос, - вы не поможете мне достать с верхней полки вон ту коробку?
Тихий голос принадлежит худенькой старушке в платке и чуть ли не в халате. Так, набросила что-то на плечи и вышла в магазин. Тот факт, что человек попросил меня что-то достать ему сверху, много говорит о его росте. Старушка не достает не то что до верхних – до средних полок.
Я трезво прикидываю свои возможности, встаю на цыпочки, вытягиваю руку, подпрыгиваю – и в прыжке достаю-таки вожделенную коробку. Точнее, сшибаю на пол. Поднимаю, подаю старушке. Старушка смеется, благодарит и убредает к дальним стеллажам, где продолжает набирать себе что-то незаметное – там булочку, здесь баночку йогурта и кусочек сыра.
Я смотрю на нее, и понимаю, что старушку надо предложить подвезти. Мало-помалу, но со всеми баночками и булочками у нее образуется здоровенный баул, который она с явным трудом несет до кассы. Встаю за ней, плачу за свои продукты и выхожу следом. «Вот, - думаю, - сейчас предложу».
Но не успеваю. Еще паркуясь, я заметила рядом со своей машиной огромный серый «Крайслер». Весь какой-то перламутровый, гордый и сияющий. «Бип», говорит «Крайслер», заметив старушку. Старушка поправляет платок, запихивает баул в багажник, садится за руль, бойко выкатывается с тесной стоянки и уезжает, на прощание издав в честь меня лихой гудок.
* * *
Еду домой, на тремпиаде беру попутчицу – американку Тову. Тове семьдесят лет, она носит смешные очки и джинсовые шорты, у Товы короткая стрижка и цепкий сердитый взгляд. Садится рядом со мной, снимает с руки часы. Подносит к уху.
- Я только что купила батарейку к этим часам, а она уже села. Третья подряд. Первая проработала семь лет, вторая – два года, третья – двадцать минут. Говорят, к старости жизнь ускоряет свой темп, но не в такой же степени!
Това трясет часы. Часы страдают, но молчат.
- В Израиле мне очень тяжело с необязательностью. Люди обещают что-то и не делают, при этом уверены, что делают! Я работала на Уолл-стрит, привыкла, что если тебе говорят «а» - это «а», а не «б», «в», «з» и все, что угодно. А в Израиле ты выучиваешь весь алфавит, пытаясь просто поменять батарейку в часах…
- А кем вы работали на Уолл-стрит? - я сгораю от любопытства.
- Брокером. Жуткая работа. Никакого смысла, сплошные деньги. Я приехала в Израиль, чтобы жить в маленьком месте. Нью-Йорк – это ежедневно мимо тебя проходят семь миллионов человек. Я хотела жить там, где остальные семь миллионов будут жить где-нибудь еще. Приехала в Натанию, в тихий маленький район. За два года у меня во дворе построили восемь зданий… Теперь я живу в поселении и очень довольна. Купила дом в самом старом месте поселения, чтобы здесь уже точно ничего не начали строить.
Она задумывается.
- Вообще-то, с этой точки зрения лучше всего жить на кладбище. Вот где довольно редко строят.
- Зато часто копают, - я киваю на похоронную процессию за окном.
- Что поделать, - вздыхает Това. - Всюду жизнь.
Уже выходя из машины, она замечает моего ребенка. Окидывает его серьезным взглядом из-под очков и машет рукой.
- Пока, цыплак!
Встрепенувшийся цыплак радостно машет ей в ответ.
- Вот, - говорит мне Това таким тоном, будто я с ней спорю. – Завтра поеду и куплю себе новые часы.
* * *
В одном иерусалимском дворе много лет висели качели. Обыкновенные качели: две палки, и между ними доска. Висели долго, никому не мешали - до тех пор, пока во дворе не решили строить современную детскую площадку, с мягким покрытием и сложной системой горок и лестниц. Качели в систему не входили. Их снесли.
На это никто особо не жаловался, потому что новая плошадка оказалась красивой и удобной. Но потом в муниципалитет пришло письмо от Сары К. "Я каждый день выходила из дома, - писала Сара К., - чтобы сто двадцать раз качнуться на качелях. Так велел мне врач, для стабилизации давления и укрепления вестибулярного аппарата. Мне девяносто три года, я живу в этом доме с тех пор, как его построили, и тридцать лет каждое утро качалась на качелях. А вы убрали качели, и мне негде качаться! У меня уже поднялось давление, и я плохо себя чувствую. Вы считаете, это положительный итог обновления детской площадки?"
Муниципалитет признал, чтот этот итог нельзя считать положительным. Теперь в том дворе, сбоку от новой детской плошадки, снова стоят качели. Старого образца: две палки, и между ними - доска. На этих качелях каждое утро качается Сара К.
* * *
- У нас на лавочке работает клуб пенсионеров, - это еще рассказывает папа. – Одному товарищу там девяносто шесть, другому – девяносто три, а третьему – девяносто пять, но он всем врет, что восемьдесят девять. Его уже разоблачили, но он не признается все равно. У них там фейс-контроль: останавливают стариков у подъезда и предлагают им «поговорить». Меня ни разу еще не ловили. Я всегда хожу мимо них быстрым шагом, в темных очках и только с мамой.
* * *
- Человек, - говорит моя супервайзер Мариза (ей вот-вот исполнится девяносто, но она не очень любит уточнять, когда именно), - рождается либо с эмоциональным талантом, либо с когнитивным. И задача каждого – всю жизнь развивать ту часть, которой ему не досталось. У меня, например, от природы сильный интеллект. И я всю жизнь развиваю свои эмоции.
- И как? – спрашиваю я. – Получилось?
Мариза задумывается и признается:
- Еще не до конца. Но я учусь.
Мариза считает, что работать головой – это легко. Все, чего можно добиться, просто сев и подумав – это прекрасные несложные задачи. Сложнее с теми задачами, которые не решаются мыслительным процессом. Но зато можно сесть и подумать, нужно ли тебе вообще их решать.
* * *
В магазине видела консервную банку с красивой этикеткой. На этикетке надпись: «Аспарагус целый, чищеный и белый». Не этикетка – поэма. А если смотреть с точки зрения аспарагуса, то даже вполне себе итог.
Прекрасный итог, одно удовольствие подводить: ты просто живешь и осознаешь, насколько же ты целый, чищеный и белый. Или такой подход провоцирует завышенные требования к себе? Жаль, что об этом нельзя спросить аспарагус.
Точнее, спросить аспарагус можно о чем угодно. Но вряд ли он ответит.
Я покупаю аспарагус целый (чищеный и белый), и учусь ни о чем его не спрашивать. Я согласна с Маризой, что работать головой – это легко, мне еще далеко не девяносто лет, я кашляю и делаю дела, время идет все быстрее, но батарейка в часах еще работает. А если она сломается, мы купим новые часы. Часов на свете – бесконечное количество, и на всех идет наше время. Если подумать, это вполне себе итог."
Комментариев нет:
Отправить комментарий