пятница, 31 августа 2012 г.

Чизкейк.



Для памяти.
1. Надо будет в следующий раз все-таки брать печенье одного вида, а то Настя подточила мой запас рассыпчатого, пришлось дополнять до нормы ее любимыми крекерами, и коржик в результате вышел неоднородный.
2. Опять-таки, в следующий раз надо распускать желатин в молоке, вода там лишняя совершенно.
3. Понравилось мне, конечно, с домашним творогом, он там к месту, но уж больно нерентабельно. Чтоб нужное количество получить, надо 3 литра молока и около литра кефира. Надо будет попробовать с обычным магазинным и тогда уже решать, стоит ли разница во вкусе временных затрат и расхода продукта (Да, я знаю, что в рецепте маскарпоне. Лениво специально бегать и искать, вот попадется под руку в нужный момент - попробую).
4. Надо еще попробовать шоколадный.
А рецепт получился такой, как обычно фиг я соблюла то, что в интернете надыбала.
300гр печенья, пачка масла (180гр на упаковке, а весило в мягком виде почему-то 160 %) ), 400гр творога, 200мл сливок 33%, 150гр сахара, желатину вот не знаю сколько, ок. 20гр, видимо.

Вехи

Настя стала петь. Подпевает мультикам, две песни крокодила Гены, Облака белогривые лошадки, ну и если понравится что-нибудь. Пока не пытается повторять целыми строчками, выхватывает самое протяжное слово из строки и тянет его, потом следующее. И водит хоровод вокруг кресла.
Стала употреблять род, различает мужской и женский. Начала говорить "мое" и "твое", но не уверена пока, что до конца понимает, где что, потому что чаще у нас используется "мамино" и "Настино". Но лиха беда начало.

среда, 29 августа 2012 г.

вторник, 28 августа 2012 г.

Какого цвета ваши танцы

Я хотела бы танго, очень хотела бы танго, не важно какого цвета. Мне иногда кажется, что это решило бы много проблем. А это взято via Uliza:
у chingizid в Какого цвета ваши танцы




"- Танцуем синий, - говорит Фрида. – Сейчас танцуем синий. Пожалуйста, все вместе, сосредоточились, да-да-да, совершенно верно... Эй, Дайва, девочка, синий, а не голубой. Темнее, еще темнее. И еще. Вот так.

Девочке Дайве пятьдесят четыре года. У девочки Дайвы тонкие щиколотки, прямая спина, зеленые глаза, глубокие морщины у рта, неудачная завивка, маленький вздернутый нос, под корень остриженные ногти и ни одного лишнего килограмма. У девочки Дайвы есть работа в школьной библиотеке, для души, и еще одна, о которой она не расскажет ни за что, никому, хоть режьте, ей кажется, что пожилой женщине с высшим педагогическим образованием стыдно зарабатывать на жизнь уборкой чужих квартир, но деньги очень нужны, а сил пока, слава Богу, хватает, да и умения не занимать. У девочки Дайвы деревянный дом на Жверинасе, ветхий, зато свой, с маленьким палисадником, где летом цветов больше, чем во всем остальном квартале. У девочки Дайвы есть еще две девочки – внучки, а третьей девочки, дочки, нет уже пять лет, царствие ей небесное. Муж девочки Дайвы умер еще раньше, не дожил до смерти любимой дочери, можно сказать, повезло; сын девочки Дайвы жив-здоров и счастливо женат, только поселился очень уж далеко, аж в Канаде, в гости особо не поездишь, а что делать. Девочка Дайва отлично танцует, потому что в юности немного занималась бальными танцами, но цвета она путает чаще других, вернее, не путает, просто представляет что-то свое. Знает, что так нельзя, но вечно как черт под локоть толкает, никакого сладу.

Но у Фриды особо не забалуешь. Фрида говорит:
- Голубой будет когда-нибудь потом, девочка, это я тебе твердо обещаю. А сейчас танцуем синий, вместе со всеми. Давай, моя хорошая, давай.

На темной, освещенной лишь окрестными окнами улице стоит человек в дорогом кашемировом пальто. И, затаив дыхание, глядит на танцующих. Даже рот приоткрыл, как ребенок, впервые попавший на представление фокусника.

***

Никогда в жизни не танцевал. И не собирался этому учиться. То есть просто не думал о танцах, как и о великом множестве других, теоретически, хороших, но совершенно неинтересных лично ему вещей.

Но когда проходил вечером по улице Раугиклос мимо больших ярко освещенных окон танцевальной студии, занимавшей весь первый этаж невысокого серого дома, невольно замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Стоял, смотрел. Глаз отвести не мог. И не потому что люди там, внутри, так уж хорошо танцевали. То есть, вполне может быть, что хорошо, но его зацепило другое. Все лица светились такой радостью. Никогда не видел столько радостных людей сразу. Собственно, даже одного не видел – радостного настолько.
Хотя одного-то как раз видел. Когда-то – практически каждый день. Но Лиса нет уже так давно, что – не считается.
Добрую четверть часа стоял как завороженный, глазел на танцоров. И простоял бы еще дольше, да ноги замерзли. И снег опять пошел.
Уже сворачивая на Швенто Стяпано, зачем-то обернулся. И увидел, как теплый желтый электрический свет в окнах мигнул, погас и тут же снова вспыхнул - синим. Но миг спустя все стало как прежде. Решил – наверное, померещилось. Или это светомузыка такая у них? Как на дискотеке?
Впрочем, какая разница.

На следующий день специально пошел домой этой дорогой. И даже в пятницу, хотя из бара, где сидел с приятелями после работы, логично было бы проложить другой маршрут. Гораздо короче.
В субботу было так холодно, что весь день просидел дома. Но в воскресенье собрал волю в кулак и выгнал себя на улицу. Официальная версия - в супермаркет за продуктами; на самом деле, куда и зачем угодно, любой предлог хорош, лишь бы не киснуть в четырех стенах.
Когда понял, что вместо супермаркета идет в направлении улицы Раугиклос, совершенно не удивился. Даже обрадовался. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы жопу от дивана отрывало. Хоть изредка. А то невозможно же.

На зрелища особо не расчитывал. Полдень едва миновал, вряд ли в помещении горит свет. А без него хрен что разглядишь. Но все равно пошел – просто так, почему нет. Погода хорошая, и температура наконец поднялась до вполне терпимой. Когда еще гулять.
Окна танцевальной студии были не просто темны, но и завешены шторами. Этого следовало ожидать. Все-таки воскресенье. Все вокруг закрыто, все отдыхают, и танцоры тоже. Имеют право.
- Извините меня пожалуйста, - произнес женский голос за его спиной. Звонкий, теплый, глубокий, отличной поставленный голос. Слушать его было приятно, как пить на морозе горячий вишневый пунш. И, наверное, так же легко захмелеть, переусердствовав.
Обернулся. И увидел женщину столь ослепительную, что застыл перед ней, открыв рот. Даже не спросил, за что она просит прощения. Какая разница.
Потрясшей его красавице было никак не меньше шестидесяти. («Семьдесят восемь, - однажды признается Фрида и, после небольшой паузы, с нескрываемой гордостью добавит: - Уже пятый год кряду семьдесят восемь; мне-то все равно, но люди почему-то шарахаются от больших чисел». Однако этот разговор состоится еще нескоро, сперва им придется подружиться, а дружба – дело далеко не одного дня.)
У нее были совершенно белоснежные волосы, золотое от загара лицо, высокие скулы, породистый тонкий нос, аккуратный, но резко очерченный подбородок и огромные глаза невозможного фиалкового цвета. В левом углу длинного чувственного рта притаилась улыбка, правый же трагически изогнулся вниз – поди разбери, что получается в сумме.
- Внешность обманчива, - усмехнулась она в ответ на его немое восхищение. – Всю мою жизнь люди думали, будто я создана для любви. А это не так. Я - только для танцев.
Зачем-то повторил за ней вслух:
- Для танцев.
И наконец очнулся. Спросил:
- А почему вы извинились?
- Ну как же, - она удивленно приподняла тонкую бровь – За опоздание. Должна была явиться в полдень, а уже четверть первого. Вы же записываться пришли? В танцевальную студию? Долго ждете?
Покачал головой.
- Нет, что вы. Не записываться. Просто мимо шел... То есть, положа руку на сердце, не совсем просто. Уже несколько раз проходил мимо ваших окон по вечерам, смотрел, как танцуют. И подумал: а вдруг сегодня тоже. Не сообразил, что еще слишком рано. И вообще воскресенье.
- Ясно, - кивнула она. Но вместо того, чтобы отвернуться и уйти, протянула ему руку в лиловой бархатной митенке. Сказала: – Меня зовут Фрида. И мне почему-то кажется, что вы с удовольствием выпьете со мной чаю. А я редко ошибаюсь в людях.
Рука оказалась маленькой, но очень сильной. И такой горячей, словно только что держала кружку с чаем, который ей еще только предстояло заварить.
Ужасно смутился. Но обрадовался гораздо сильнее.
- Вы совершенно правы. Выпью с удовольствием, сколько нальете. И, чего доброго, добавки попрошу.
- Да, - серьезно подтвердила Фрида. – Такое развитие событий вполне возможно.

Отперла дверь, трижды повернув ключ. В огромный зал с паркетными полами не пошли, сразу свернули в кухню. Фрида сняла тяжелое, подбитое каракулевым мехом пальто, осталась в сиреневом, под цвет глаз, платье. Переобулась в серебристые босоножки с закрытой пяткой, на невысоком устойчивом каблучке. Налила воду из бутылки в электрический чайник, щелкнула кнопкой, поднявшись на цыпочки, взяла с полки две керамические кружки, синюю и лиловую. А он стоял на пороге и зачарованно следил за этими нехитрыми действиями. Движения Фриды были похожи на танец; строго говоря, они и были танцем. И даже подходящая музыка начала звучать в его сознании, простенький медленный вальс. Впервые за черт знает сколько лет.
- Вы услышали мою музыку, да? – Усмехнулась Фрида. – Ничего-ничего, не переживайте, мелкие безобидные галлюцинации на этой кухне в порядке вещей. - И, не дожидаясь ответа, спросила: - Вам нравится смотреть, как танцуют? Поэтому ходили в наши окна заглядывать?
Вежливо сказал:
- Да.
Но тут же исправился:
- Хотя, вообще-то, нет.
И, наконец, дал самый честный ответ:
- Сам не знаю. Я, наверное, все-таки не столько танцы смотрел, сколько лица разглядывал. Такие счастливые были все... Нет, даже не так. Не просто счастливые, радостные. А это совсем большая редкость.
- Ваша правда, - кивнула Фрида. – Вы молодец.
И принялась разливать чай.
- И еще свет этот синий, - зачем-то добавил он. – Я сперва подумал, у вас что-то вроде цветомузыки. Что нормально для дискотеки и довольно странно для бальных танцев. Но он один раз мигнул, и все. Так что я еще из-за этого ходил. Хотел понять, есть ли у вас цветомузыка, и зачем она. Но уже понял, что просто померещилось.
- Ну надо же, - изумилась Фрида. – В жизни не думала, что это можно увидеть с улицы... Ну, будем надеяться, все дело в вас. Тем более, что так оно и есть.
Сказал:
- Я не понимаю.
- Ну а чего вы хотели, - рассудительно заметила Фрида. – Если уж согласились пить чай с незнакомой эксцентричной старухой, приготовьтесь к тому, что речи ее будут вздорны и туманны. Согласны ли вы продолжать беседу на таких условиях?
- Да я на любых условиях согласен, - признался он. – Лишь бы подольше тут с вами посидеть.
- Вот это разговор! – Рассмеялась Фрида. – Вот это по-нашему! Осторожно, молодой человек, если продолжите в том же духе, мне придется сказать, что я вас обожаю.
Чай пах мятой и малиной, и он старался пить как можно медленней. Чтобы отсрочить неизбежный момент, когда придется прощаться и уходить.
- Мне кажется, - вдруг сказала Фрида, - что вам очень нужен хороший друг. И еще мне кажется, что я могла бы им стать - теоретически. Но на практике, скорее всего, ничего не выйдет. Чтобы дружить со мной, надо танцевать. Вот если бы вы пришли записываться...
- Вы бы меня все равно не взяли. Я не умею танцевать. Мало кто умеет, я знаю, но я в этом смысле вообще уникум. Даже хороводы в детском саду не водил. Обижался, уходил в дальний угол и сидел там, дуясь на всех, ждал, когда прекратится безобразие, и можно будет снова поиграть в прятки, или салочки. С тех пор так и пошло.
- Конечно, вы не умеете танцевать, - кивнула Фрида. – Это совершенно нормально. Собственно, затем ко мне и приходят, чтобы научиться; в большинстве случаев, как и вы, с нуля. У нас иное ограничение: я не беру профессиональных танцоров. Но вас это, к счастью, не касается. Поэтому вы можете попробовать. Первое занятие бесплатно. Не понравится – никто вас неволить не станет. Понравится – платите десять литов в месяц, и добро пожаловать.
Хотел наотрез отказаться. Какое занятие, вы что?! Но вместо этого почему-то спросил:
- Всего десять литов? По-моему, это благотворительность.
- Она и есть, - кивнула Фрида. – Благотворительность в чистом виде. Но не моя. Помещение нам одолжил один из моих учеников, так что скидываемся, считайте, только на коммунальные платежи. Что остается, тратим на чай и печенье. Если бы нам приходилось платить за аренду полностью, десятью литами в месяц, конечно, не обошлось бы... Кстати о расходах. У вас есть туфли на тонкой кожаной подошве? Если нет, придется купить.
- На кожаной – точно есть. Не знаю только, можно ли считать ее тонкой. Никогда об этом не думал.
- Ладно, посмотрим. А костюм? У вас есть костюм?
- У меня их шесть штук.
Сказал и почему-то смутился. Как будто некстати похвастался.
- Отлично. Если не сможете выбрать, в каком приходить, надевайте самый старый и удобный, вот вам мой совет. И без туфель не приходите.
Опешил.
- Куда не приходить без туфель?
- Сюда, конечно же. Если не возражаете, в среду, в семь вечера. Мне бы хотелось включить вас в группу, которая занимается по средам и субботам, там как раз не хватает мальчиков. Но если вам неудобно, есть группы и в другие дни.
Пожал плечами:
- На самом деле, абсолютно все равно. У меня все вечера более-менее свободны.
- В вашем возрасте это совершенно ужасное признание, - серьезно сказала Фрида. В фиалковых глазах светилось неподдельное сочувствие.
Спросила:
- Как вас записать? Скажите имя, фамилия мне ни к чему.
Понял, что пора решительно отказаться, а потом встать и уйти. Чай отличный, и кухня такая уютная, что сидел бы тут вечно, но зачем морочить голову этой чудесной женщине. Она, похоже, уже уверена, что заполучила нового ученика. И чем раньше будет разочарована, тем меньше, в итоге, огорчится.
Но вместо этого почему-то сказал:
- Лис.
И дважды соврал. Во-первых, это было не имя, а прозвище. А во-вторых, чужое.
Подумал: «Господи, что на меня нашло. Зачем записал в танцевальную студию мертвого друга? Сходил, называется, за хлебом, вот молодец».
Подумал: «С другой стороны, так даже лучше. Я не умею и не люблю танцевать, а Лис любил. Ему, в отличие от меня, здесь самое место. Наверное, он был бы только рад».
Подумал: «Теперь придется прийти, не могу же я подвести Лиса».

***

- Танцуем серый, - говорит, Фрида. – Анна, принцесса, не хмурься, что за предрассудки, серый – прекрасный цвет, особенно когда он цвет шелка, струится и переливается, ты только представь.

Принцесса Анна - самая младшая в группе. Принцессе Анне тридцать два года. Принцесса Анна – не самая удобная партнерша, рост ее равен одной греческой оргии , и слава богу, что не египетской . Но это, полагает принцесса Анна, вовсе не повод сутулиться и отказывать себе в удовольствии носить каблуки. Принцесса Анна феноменально рассеяна, она может внезапно остановиться посреди танца, просто забыв, где находится, и что сейчас следует делать. Принцесса Анна – математик, программист и переводчик с полудюжины славянских языков; она привыкла думать на всех сразу, включая Си и Паскаль. В этом, смеется Фрида, и состоит проблема.
Зато иных проблем у принцессы Анны нет. У принцессы Анны темные брови вразлет, пепельные волосы до лопаток и глаза цвета зимних сумерек. Она прекрасна, как элитное модельное агентство в полном составе, беззаботна, как еще не усевшаяся на яйца птичка, и ни в кого не влюблена. Обниматься с принцессой Анной - почти такое же счастье, как танцевать с Фридой. Это счастье нельзя заслужить, оно всегда достается даром - тому, кто нуждается больше прочих.

- Фрида, - говорит принцесса Анна, - ты была совершенно права, серый шелк - это действительно очень красиво. Но но теперь он так громко шуршит у меня в голове! Я даже музыку почти не слышу.
- Ничего, ничего, - смеется Фрида, - пусть себе шуршит. Это тоже музыка. Танцуем серый, принцесса. Сейчас танцуем серый.

- Это была худшая посадка в моей жизни, - говорит коллегам пилот самолета польских авиалиний, только что прилетевшего из Варшавы. – Или наоборот, лучшая, это как поглядеть. Потому что, в итоге, все целы, по-моему, даже испугаться толком не успел никто – кроме меня. Я, кстати, не представлял, что столько молитв знаю. Откуда? У нас в семье только мамина бабка в церковь ходила. И тут вдруг из меня как полилось.
- В последний момент, - говорит он, устало опустив голову на руки. – В самый последний момент вдруг все стало хорошо. И мы сели прямо как в учебном фильме – и-де-аль-но. Если это не чудо, то... То все равно чудо. Иного объяснения нет.


***

- Ну надо же, - восхитилась Фрида. – Пришел! А я-то, глупая, волновалась. Дети мои, это Лис. Он к нам пришел, счастливчик. Любите его отныне, как меня и друг друга.
И, не желая обуздывать бурю охвативших ее чувств, закружила по залу, вальсируя с невидимым партнером, тихонько напевая себе под нос: «Лис пришел, Лиспри шел, Лиспришел».
Ноги ее не касались пола. «Дети» (в возрасте примерно от тридцати до семидесяти), видимо, и не к такому привыкли, а он смотрел, распахнув рот. Наконец смущенно переспросил:
- Вы волновались? Но почему?
- Как – «почему»?! – Фрида даже плясать перестала. – Да потому что ты мне позарез нужен, счастливчик, вот и все. – И, чтобы снизить градус признания, поспешно добавила: - В этой группе не хватает мальчиков, я тебе уже говорила. Собственно, ровно одного и не хватало. Теперь полный комплект. И кстати. Как ты уже, наверное, заметил, я перешла на «ты». Не вздумай обижаться. Я говорю «ты» всем, кто здесь со мной танцует. И ожидаю в этом смысле взаимности. Друг к другу тоже лучше обращаться на «ты», по крайней мере, в стенах этого зала. Не то чтобы это было принципиально важно, но я предпочитаю сразу и недвусмысленно обозначить степень близости, неизбежной для всех, кто приходит сюда танцевать.
Подумал: «Неизбежной - ишь ты». А вслух сказал:
- Вы погодите, может еще выгоните меня взашей после первых же па. Я двигаюсь как мешок с песком.
- Это вряд ли, походка у тебя легкая. И жестикуляция не разболтанная. И спину держишь неплохо. Не предвижу особых проблем. Впрочем, если даже я ошибаюсь, не беда. Мешков с песком я за свою жизнь перетаскала – не сосчитать. И все остались довольны.

***

Фрида говорит:
- Мы заинмаемся бальными танцами. Классическая программа: вальс, танго, фокстрот. И еще, конечно, самба, румба, джайв, ча-ча-ча, пасодобль, но все это будет потом, латинскую программу мы танцуем только летом, а до лета еще надо дожить. Кстати имей в виду, дожить – это домашнее задание. Обязательное для всех.
Фрида говорит:
- у нас нет специальной группы для новичков. Занимаемся вместе, это, как ни странно, идет всем только на пользу. С новичками я танцую сама, и это хорошая для тебя новость, у меня все быстро учатся, и ты научишься, никуда не денешься, поэтому иди-ка сюда, дорогой.
Фрида говорит:
- Ни о чем не беспокойся, просто слушай музыку и слушайся меня. Делай все, что мы с ней велим. Это гораздо проще, чем кажется.
Фрида говорит:
- Положись на меня, счастливчик. Я не подведу.

Полчаса пролетают как сон; наверное они и есть сон. Потому что только во сне так легко и просто получается то, чего никогда не умел наяву: мчаться на мотоцикле, превращаться в зверя, летать, танцевать.
А вот десять минут перерыва более-менее похожи на явь. Можно сесть на паркетный пол, прислониться спиной к стене, беспомощно улыбаться женщинам, наперебой поздравляющим тебя с отличным дебютом, пожимать руки специально ради знакомства присевших рядом мужчин, смотреть в окно, в отчаянную темноту безлунной декабрьской ночи, где то вспыхивает, то гаснет огонек Фридиной сигареты, медленно-медленно выдыхать.
Боже, что это было вообще? Я - танцевал?

Фрида появляется на пороге, на ходу сбрасывает шубку. Фрида говорит:
- Продолжим.
Фрида говорит:
- Иди сюда, мой драгоценный мешок с золотым песком. Я скучала по тебе, пока курила. Мне понравилось с тобой танцевать.
Фрида говорит:
- Только не зазнавайся, счастливчик.

***

В следующий перерыв Фрида пошла на кухню заваривать чай. И его за собой поманила.
- Пока мы будем танцевать, как раз настоится, - сказала она, заливая кипятком дивный натюрморт из цветов, листьев и пряностей. – Теперь самое главное. Даже не стану спрашивать, будешь ли ты ходить на занятия. И так ясно, что будешь. Следовательно, с тебя десять литов. Если захочешь дать больше, не стесняйся, тогда на следующей неделе к чаю у нас будет не только дешевое печенье, но и, к примеру, бельгийский шоколад. И наши девицы станут молиться за тебя денно и нощно. А это серьезный профит.
- Ты меня поймала. Если мои взносы – единственный шанс накормить девочек шоколадом, никуда не денусь, придется ходить.
- Ай, не прикидывайся, - отмахнулась Фрида. – Тебе же понравилось со мной танцевать. Готова спорить, ты уже заранее не знаешь, как дотерпеть до субботы.
- Не знаю, - согласился он. – Но все равно как-нибудь дотерплю.
- Такое мужество заслуживает награды, - объявила Фрида. – Пошли, счастливчик. Нас ждут райские наслаждения: еще один вальс, а потом, ты не поверишь, фокстрот!
- Учти, я пока даже не знаю, что это такое.
- Фокстрот – это почти как вальс, только совершенно иначе, - рассмеялась Фрида. – Гораздо веселей. И при этом труднее, чем все, что было до сих пор, но мы с тобой как-нибудь справимся, я в нас верю.
- Если я отдавлю тебе ноги, ты меня все раво не выгонишь?
- Не тревожься, счастливчик, ты в полной безопасности. Если я выгоню тебя, кто купит девочкам шоколад?
Уже на пороге остановилась, картинно хлопнула себя по лбу.
- А главное-то и забыла! Я же заманила тебя в кухню, чтобы проинструктировать. Всякий раз в конце занятия мы танцуем какой-нибудь цвет. Танец может быть любой, сегодня будет фокстрот, но это не принципиально. Цвет выбираю я. Говорю: «Танцуем красный». Или, к примеру, синий. Какой цвет скажу, такой и танцуем. В этом смысле у нас, конечно, страшная тоталитарная диктатура. Но тут уж ничего не поделаешь.
- Но как можно танцевать красный, или синий? Это какие-то особенные движения? Притормози, Фрида, я пока даже фокстрот от румбы не отличу.
- Не беспокойся, никаких особенных движений. Просто представь себе этот цвет. Как будто весь мир в него окрасился – у тебя в голове. Тебе понадобятся воображение и внимание. И, конечно, концентрация – на первом этапе. Потом привыкнешь.
Озадаченно покачал головой:
- Вряд ли у меня получится.
- Всего час назад ты грозился, что будешь танцевать, как мешок с песком. Обещал и не выполнил, ай, как не стыдно! Не переживай, счастливчик. Все у тебя получится. Со мной вообще все очень легко. Особенно на первых порах.

***

- Танцуем оранжевый, - говорит Фрида. – Зима только началась, всем нам нужны витамины, поэтому будем танцевать оранжевый. Ян, детка, если уж ты все равно забываешь выключить телефон на время занятий, будь добр, хотя бы поменяй мелодию. Потому что лично мне очень трудно продолжать танцевать вальс, когда в ушах звучит такой чумовой рок-н-ролл. Вот как начну скакать тут драной козой – что тогда с вами станет, мои дорогие?

Детке Яну сорок два года, а выглядит он гораздо моложе. У детки Яна светло-рыжие волосы, ярко-голубые круглые глаза и белоснежная кожа, усыпанная мелкими золотыми веснушками. Родись он женщиной, был бы доволен своей моложавостью, но бизнесмену его уровня следует выглядеть солиднее; впрочем, не так уж часто внешность действительно мешает в делах, и для таких случаев у детки Яна имеется чрезвычайно полезный генеральный директор, такой солидный, что хоть на пол ложись и плачь.
Иногда, представляясь новым знакомым: «Да-да, совершенно верно, тот самый», - детка Ян чувствует себя примерно как герои Ремарковских «Трех товарищей», когда обгоняли на своем Карле новые дорогие автомобили, общее недоумение и смешит его, и, чего греха таить, льстит. Меж тем, дела у детки Яна идут так хорошо, что самому иногда не верится; впрочем, бизнес в этом смысле похож на танец: лучше особо не задумываться, а главное - не останавливаться, пусть земля крутится от толчков твоих ног, а не сама по себе, остальное приложится.
Детка Ян заметно прихрамывает при ходьбе, одна его нога короче другой. Но пока он танцует, это не имеет значения. Какая хромота, вы что. Детка Ян танцует как бог. Даже Фрида однажды сказала, что если вдруг за ней придет смерть, она непременно позовет на выручку детку Яна, потому что танцевать с таким партнером и не воскреснуть решительно невозможно. Детка Ян дал ей слово, что обязательно примчится по первому же зову. Потому что шутки шутками, но – а вдруг это действительно поможет? Он с радостью вернул бы ей долг.
Шесть лет назад детка Ян был уверен, что не доживет до своего следующего дня рождения. Во всяком случае, так уверяли его лечащие врачи. «А вот хрен им», - решительно сказала на это Фрида, с которой он познакомился в больничной курилке; она не лечилась, а приходила навещать кого-то из своих.
«Хрен им, - говорила Фрида, - ты будешь жить, детка. Я знаю, какое лекарство тебе нужно. Еще ни один по-настоящему счастливый человек ни разу не умирал от какой-то дурацкой болезни. Правда, иногда они внезапно гибнут в катастрофах, но это, поверь мне, гораздо веселее больниц. Осталось понять, что может сделать счастливым тебя. Ты когда-нибудь пробовал танцевать? Да плевать на твою ногу, она нам с тобой не начальник. А ну бросай сигарету, пошли в коридор. Конечно прямо сейчас. В моем возрасте и твоем положении глупо хоть что-то откладывать на завтра».
Детка Ян до сих пор жив. В глубине души он считает себя бессмертным.

- Ян, детка, мы танцуем оранжевый, - говорит Фрида. – И учти, если тебе снова кто-то станет трезвонить посреди танца, я за себя не ручаюсь.
- Я уже выключил звук. Прости.
- Ничего, детка. Человеку, который так танцует, я бы охотно простила даже убийство президента. А не только какой-то жалкий телефонный звонок.

Из индийского ресторана на Одмину выходит немолодая пара.
- О боже, - говорит женщина. - Смотри, что творится!
- Что? Где? – Ее спутник вертит головой, пытаясь понять, о чем речь.
- Да вот же, вот, прямо тут! Смотри, сколачивают помосты, ставят киоски и развешивают фонари. Похоже, у нас наконец-то будет настоящая Рождественская ярмарка. Как в Бремене и Кельне, как в Праге, как в Варшаве, Барселоне и Риге. Как во всех нормальных европейских городах. С елочными игрушками, вязаными носками, жареной ветчиной и глинтвейном на площади. Я уже думала, не доживу. И вот!
- То есть, до сих пор у вас не было Рождественских ярмарок? – Изумленно спрашивает мужчина. – Надо же! Даже не верится. Да, тогда понятно, почему ты так разволновалась. Я рад за тебя, дорогая. И за весь город, конечно.


***

Танцевали до девяти, потом долго, никуда не торопясь, пили чай. Потом провожали Анну и Фриду, остальные девочки жили далеко, и их повез по домам Ян, обладатель огромного белоснежного джипа, больше похожего на игрушку великаньего ребенка, чем на взаправдашний автомобиль.
Шли, не торопясь, болтали о пустяках, лепили снежки, замерзли, в итоге, до изумления, даже невозмутимая принцесса Анна под конец лязгала зубами, как выброшенная на улицу сирота.

Домой пришел заполночь, лег навзничь на диван и заплакал. Не то от боли, не то от облегчения. Наверное, от того и другого сразу. А выплакавшись как следует, заснул, так и не сняв пальто и ботинки. Такого с ним не случалось даже в юности, после самых лихих вечеринок.

Проснулся на рассвете. И не почувствовал себя счастливым. Но твердо знал, что сделал шаг в этом направлении. Самый первый верный шаг с тех пор, как...
С тех пор, как.

***

- Танец бескорыстен, - говорит Фрида. – Нельзя танцевать «зачем-то», или «для чего-то». Танец – ради танца. Не он для нас, а мы для него. Пока есть танец, того, кто танцует, нет. И это – самое главное. Единственная наша корысть состоит в том, что когда танец закончится, мы можем быть совершенно уверены, что рано или поздно начнется новый. И это такое счастье, что я каждый день готова плакать от зависти к самой себе.
Слушая ее, танцоры приподнимаются на цыпочки, все как один.
- Танцуем желтый, - говорит Фрида. – Сейчас танцуем желтый, и ничего больше. Арам, золотой, учти, я знаю, что у тебя на уме. И до известной степени разделяю твои чувства. Мне тоже надоел мороз. Но если ты будешь специально танцевать оттепель, потеряешь кучу сил, а завтра, скорее всего, переживешь горькое разочарование. Поэтому сейчас мы будем просто танцевать желтый, и ты с нами. Желтый, Арам, золотой. Просто желтый, и точка, все, все.

Золотой Арам – почти ровесник Фриды. Большую половину жизни золотой Арам провел в инвалидной коляске, среди россыпей драгоценных камней. Арам был ювелиром, из тех, чья негромкая слава молниеносно разносится по городу «сарафанным радио», и очереди к нему выстраивались на годы вперед. Золотой Арам часто думал: в каком-то смысле даже удачно, что я стал инвалидом в восемнадцать лет, а не, скажем, в тридцать. Успел выбрать подходящую профессию, ни дня не был близким обузой. И жену нашел хорошую, иначе и быть не могло, такой крест на себя взвалить отважится только очень добрая и сильная женщина, и только по большой любви. Трех сыновей подняли, дочку-красавицу выдали замуж, построили дом, а уж деревьев вокруг того дома посадили – видимо-невидимо. А как иначе.
После визита к знаменитому китайскому кудеснику - сам золотой Арам считал его шарлатаном, но жена и дети так просили попытать счастья, что не смог им отказать – неожиданно встал и пошел, хотя ни веры, ни надежды не было в нем, только любовь. Страстная любовь к жизни. Китайский чудотворец сказал, этого достаточно.
Так в пятьдесят шесть лет для золотого Арама началась совершенно новая жизнь. Он принялся азартно исследовать внезапно открывшиеся возможности, перепробовал все, до чего смог дотянуться. Ходил в походы на байдарке, заново освоил велосипед, трижды летал на воздушном шаре, съездил на африканское сафари, исколесил на своей машине пол-Европы; до Америки, впрочем, не добрался, рассерженный запретом на курение в самолетах. Однажды, шутки ради, присоединился к танцорам, по случаю праздника выступавшим на Ратушной площади, сделал круг вальса с пришедшей ему на выручку Фридой, и пропал навек.
Всем бы так пропасть.

- Арам, - говорит Фрида, - не упрямься, мой золотой. Танцуем желтый, Арам, сейчас просто танцуем желтый, и больше ничего.

На следующий день все городские модницы наденут пестрые резиновые сапожки, а дети по дороге в школу будут снимать и прятать в портфели вязаные шапки. К вечеру вывешенные за окна термометры станут уверенно показывать шесть градусов выше нуля, а еще два дня спустя в проходном дворе на улице Бокшто, через который Фрида любит ходить, когда нет гололеда, расцветет, не дожидаясь весны, желтая форзиция. «Вот засранец, - восхищено подумает Фрида, - настоял таки на своем!»
Сердиться на Арама она не станет. Победителей не судят. К тому же, морозы действительно ужасно надоели. А цветение во время зимы Фрида всегда считала доброй приметой.


***

Когда, допив чай, стали одеваться, Фрида положила руку ему на плечо.
- Счастливчик, у меня такое ощущение, что ты хочешь добавки, - твердо сказала она. – А попросить стесняешься.
- Стесняюсь, - легко согласился он. – А что, можно?
- Можно. При условии, что потом проводишь меня домой. А то я, знаешь, балованая маменькина дочка. Без кавалеров по вечерам гулять не приучена.
- Проводить тебя домой – это дополнительное удовольствие. Кто же в здравом уме от такого откажется?
- Тогда договорились.

Когда они остались одни, Фрида рассеянно нажала на кнопку электрического чайника, уже отключенного от розетки. Так и не заметила своего промаха. Села напротив, испытующе заглянула в глаза. Сказала:
- У тебя такая дыра в сердце, бедный мой счастливчик. Такая страшная дырища. Это смерть, да? Кто-то у тебя умер. Самый важный для тебя человек. А ты остался – не жить, доживать. Очень глупо с твоей стороны, но ничего не поделаешь.
- Умер, да. Друг. Но это было очень давно. И я научился жить без него. То есть, научился думать, что научился. На самом деле, конечно нет.
- Друг, - задумчиво повторила Фрида. – Вот значит как. Надо же. Обычно прорехи таких размеров оставляют дети, но всякое, конечно, бывает... Слушай, а ты уверен, что называешь вещи своими именами? Это был не просто друг, да? Это была любовь? По тебе не скажешь, но... Вы спали вместе?
Укоризненно покачал головой:
- Не спали, Фрида. Играли. Мы были музыкантами. Два саксофониста. Я - тенор, он – альт. По отдельности – так, ничего выдающегося. А вместе мы были почти боги. Вернее, один двухголовый, многорукий, совершенно безбашенный бог. Вместе мы могли абсолютно все. И, да, ты совершенно права, это была любовь. Что ж еще.
- О боже. Тогда я понимаю. Он умер, и с тех пор ты не можешь играть?
Эхом повторил:
- Он умер, и с тех пор я не могу играть. А значит, я умер вместе с ним. Хотя, формально, остался жив. Ты права, в этом все дело.
Помолчали.
- Прости мою солдатскую прямоту, счастливчик, но мне кажется, ты зря сдался, - наконец сказала Фрида. – Огромная потеря, я понимаю. Но зачем добровольно делать ее еще больше? Руки, губы и легкие пока при тебе. Скажешь, нет?
Яростно помотал головой:
- Нет. Не добровольно. Я ничего не решал. Просто не смог.
- Не смог – что?
- А ничего не смог. Штука же не в том, что дуэтом мы звучали много лучше, чем порознь. Я не настолько амбициозен. Но чтобы играть – нет, не так, чтобы делать из себя музыку – надо внутренне соглашаться с тем, что принадлежишь этому миру. Что ты – малая часть прекрасного непостижимого целого, которое будет сейчас литься через тебя – сколько сможешь пропустить, и еще - через край. А если такого согласия нет, будешь фальшивить. И дело, как ты понимаешь, не в технических огрехах.
Фрида молча кивнула.
- Я не раз слышал о людях, которые, похоронив кого-нибудь близкого, решали, что Бога нет. Или того хуже, проклинали Его навек за бессмысленную жестокость. Это не мой случай. Я никого не проклинал. И веру не утрачивал. Собственно, нечего было утрачивать, в том месте, где у нормальных людей вера, у меня всегда был один огромный неформулируемый вопрос, и уж он-то никуда не делся.
- Тогда почему?
- Потому что я никогда не смогу ни понять, ни, тем более, принять мироустройство, логика которого допускает, чтобы такие люди как Лис умирали совсем молодыми. Он был сама радость, ветер и свет, воплощенный смысл бытия, гораздо более уместный среди живых, чем любой из нас, уцелевших. И позарез необходимый – мне и многим другим. Но все это оказалось совершенно неважно.
- Да, - сказала Фрида. – Наверное я тебя понимаю. К сожалению.
- На самом деле никакой логики, скорее всего, нет вовсе. Никакого замысла, ни тайного, ни явного. Только слепая игра случая, как и вся жизнь на Земле. Нечего тут ненавидеть, некого проклинать. Но ощущать себя частью реальности, в которой умер Лис, я все равно не могу. Так и живу с тех пор инородным телом. Возможно, именно поэтому из меня получился неплохой, как считают коллеги, юрист. Законодательные акты – нелепые нагромождения наспех придуманных идей, по большей части, абстрактных. Они даже не то чтобы противоречат природе и смыслу бытия, а просто находятся где-то сбоку, как бантик, прилагающийся ко всякому «чёрт те что». И это мне сейчас близко и понятно. Я сам, в некотором роде, такой бантик.
- А потерять хлебную профессию не боишься? – неожиданно рассмеялась Фрида. И дружески пихнула его в бок локотком, острым, как лезвие мизерекордии.
- Боюсь? Да нет, с чего бы. Как, интересно, я могу ее потерять?
- У занятий танцами порой бывают самые непредсказуемые последствия, - очень серьезно сказала она. – В один прекрасный день ты можешь проснуться и обнаружить, что перестал быть «сбоку бантиком». И худо ли, хорошо ли, а снова принадлежишь этому миру. И что тогда?
Пожал плечами:
- Тогда я просто снова возьмусь за саксофон. Но, знаешь, это слишком хорошо, чтобы быть правдой.
- Я предпочитаю говорить: «Достаточно хорошо, чтобы быть правдой». Как тебе такая формулировка?"

***



2,

3

воскресенье, 26 августа 2012 г.

Понравилось

Вот отсюда, и называется:

"Две типа сказки

Одним августовским вечером Пинчер сидел под сливовым деревом, смотрел закат и задумчиво жевал сухой акациевый стручок. Он очень любил сухие стручки и закаты.
- Извините, - вдруг сказал кто-то Пинчеру прямо в хвост, - вы эти сливы кушать предполагаете?
Пинчер был очень смелым пинчером и никогда ничего не боялся, но тут прям чуть не подавился стручком, так неожиданно это прозвучало. И вообще, Пинчер еще с детства недолюбливал, когда кто-то говорил ему в хвост. Он оглянулся и увидел нечто, больше всего напоминающее огромное яйцо, проходящее активный курс иглоукалывания.
- Нннет, не предполагаю, ешьте на здоровье, - вежливо ответил Пинчер. - Меня зовут Пинчер, а вас?
- Й Ож, - ответило игольчатое яйцо.
- Мне кажется, нет такого имени.
- Как это нет? Вот же оно!
- Нууу... Все равно оно какое-то неправильное.
- Это почему же? - обиженно запыхтело яйцо, жуя сливу.
- От него во рту странно. Й Ож... - Пинчер три раза почавкал и прислушался к ощущениям. - Нет, определенно странный вкус у этого имени.
- И какое же имя, по-вашему, правильное?
- Веверица, - не задумываясь, ответил Пинчер.
- Хм, - презрительно фыркнул Й Ож. - Имя как имя, ничего в нем особо правильного нет.
Пинчер насупился и принялся сосредоточенно выкапывать из-под корня прошлогодний грецкий орех.
- Эй, ты чего? - удивленно поинтересовался Й Ож.
- Ничего, - буркнул Пинчер и продолжил раскопки.
С прошлой осени Пинчер был безответно влюблен в белку Веверицу. Поэтому ее имя для него было самым лучшим и единственно правильным именем на свете. Белка Веверица считала, что у них с Пинчером нет ничего общего, и отвергала все его ухаживания. Пинчер же старательно учился добывать грецкие и лесные орехи, а один раз даже почти залез на дерево, где жила Веверица, но упал, а она над ним смеялась своим чудесным смехом. Пинчер вспомнил, как ему тогда было обидно, и захотел, чтобы сейчас стало обидно кому-то другому.
- Все равно имени Й Ож нету, ты его только что выдумал, чтобы все решили, что оно есть.
- Глупости говоришь. У нас все в семье носят это имя. А нас знаешь, сколько?! Ого-го!
- А как же вы друг друга различаете, с одним-то именем?
Й Ож удивленно уставился на Пинчера.
- Нет, ты и правда глупый. Мы же все разные!
Пинчер обиделся за глупого и убежал в сарай произносить имя Веверица. У Пинчера хорошо получалось это имя - Веввверррица. И во рту от него становилось сладко, как после конфетки, и весело и глаза сами собой щурились от удовольствия. Пинчер еще долго сидел в сарае и думал, что, наверное, так всегда бывает, когда любишь кого-то: от его имени во рту конфетки.


------------------------------------------------------------------------------------
------------------------------------------------------------------------------------


Однажды Большая Рыжая Собака решила пойти к яблоне и проверить, не нападали ли яблоки. В прошлом году они как раз в это время падать начали. Под яблоней лежал Пинчер и грыз первый и единственный паданец.
- Приятного аппетита, - буркнула Большая Рыжая Собака и отправилась к компостной яме, что за сараем. Уж там-то всегда можно найти, чем себя порадовать. Из ямы задорно торчал коричневый хвост Пинчера и доносилось смачное хрупанье.
- Тебя слишком много, - недружелюбно сказала Большая Рыжая Собака в яму.
Пинчер дожевал старую морковку и выбрался из ямы.
- Меня не много, - миролюбиво ответил он, - просто я везде. Нас так специально задумывали, чтобы маленький, но везде.
- А смысл-то какой? Везде быть неправильно. Я вот всегда тут и это правильно. И ты тоже должен быть тут. Можешь быть и там, но чтобы всегда. Даже еще лучше, чтобы ты был там, потому что тут уже я.
- Я не могу быть ни там, ни тут, - тяжело вздохнул Пинчер. - Я должен быть везде.
- И кому же ты это должен? - насмешливо поинтересовалась Большая Рыжая Собака.
- Всем. - Взгляд у Пинчера стал неожиданно серьезным и усталым. - Это тебе хорошо. Будь себе тут - вот и вся работа. А я ж планету вращаю.
- Чегооо ты делаешь?!
- Землю я вращаю, - приосанился Пинчер. - Ты что, правда не знала, что Земля вертится потому, что по ней пинчеры бегают?!
- Я думаю, что ты все врешь. Пф, это надо же такое придумать!... - фыркнула Большая Рыжая Собака и отвернулась, показывая, что разговор окончен. Потом все же не выдержала. - А как же ночью тогда? Когда ты спишь, она ведь тоже вертится. Даже быстрее, чем днем. Иногда вот встанешь ночью воды попить, а она каааак крутанется! Приходится даже лежать и ждать, пока она успокоится.
- Ну, я же не один ее верчу. Нас много, мы по сменам работаем. Поэтому если даже тебе кажется, что все-все-все спят, всегда где-то есть пинчер, который бежит и вращает Землю. И это... Я своим тогда скажу, чтобы по ночам особо резко не закладывали.
А потом каждый отправился делать свою работу: Большая Рыжая Собака быть тут, а Пинчер вращать Землю".

Время музыки

Попробовала делать творог из молока с кефиром. По вкусу близко к обычному творогу, но более нежное зернение, и пресное совершенно. Настя сначала отказалась, а потом распробовала и ест теперь за милую душу. Учитывая, что кефир у меня тоже свой, молоко придется закупать в промышленных масштабах. Неумолимо движемся в сторону натурального хозяйства. А еще велик соблазн сделать соленый домашний сыр. И чизкейк настоящий наверное из этого получится.

Тыкая в упаковку памперсов все повторяла: ЛЕ, ЛЕ. Я переспросила: ЛЕТО нарисовано? Говорит: ДА. Я догадываюсь: потому что зеленое и голубое? Подтверждает. Мне еще ладно, я зачастую знаю пути, по которым движется ее мысль. А иначе бы тоже не понимала, что она говорит.

суббота, 25 августа 2012 г.

Вехи

На днях Настя сказала такое предложение: Папа, слышишь, дядя на гармошке играет (прослушивали Го-тан). Папа, разумеется, не слышал, но был приглашен с кухни и спрошен опять на бис. И вообще, какая она все-таки осмысленная. Спрашивают ее, как она погуляла - рассказывает что попала под дождик. Помнит всякие мелочи - как я колесо коляскино от грязи травой отчищала сто лет назад - вдруг ни с того ни с сего срывает пучок травы и чистит колесо. Смотрит Капитана Врунгеля, чего она там понимает - бох весть, но нравится же.
И становится вполне контактной. Тут пришлось к врачу ее с собой взять - не только не стесняясь расхаживала по кабинету и крутила стулья, но и нормально отработала социальные сценарии, здравствуйте-до свидания, все дела. У меня гора с плечь, хоть не осталось тотального неприятия людей в белых халатах.
И вообще весь набор формул вежливости набрала успешно: спасибо, пожалуйста, до свидания и пока, привет и здравствуйте, и спокойной ночи. Только вот из-за стола выходя спасибо вряд ли будет говорить.
Большая уже, год и десять вчера.

вторник, 21 августа 2012 г.

Время музыки

Ну ладно,ок, вот эта последняя

Меня не забанят где-нибудь за обильное цитирование?


В честь того, что для хорошей музыки не надо повода, звучит эта песня.

Вехи

Детка с упоением моет посуду.
Волочет на кухню мешок пластиковой цветной посудки. Застав меня у раковины, терпеливо ждет своей очереди. Потом забирается на стул, я наливаю ей воды в большую миску, и она переливает там из пустого в порожнее, достает все доступные ершики, губки и мочалки, опробует, жамкает руками мыло, получает отказ в других моющих средствах, но особенно не расстраивается. Потом говорит: все, я стелю ей полотенчико рядом с раковиной, и она методично выливает воду из всех предметов и выставляет их сушится. Потом берет тряпку и протирает столешню перед раковиной, бо там обычно к тому времени лужа. Потом вытирает руки о висящее рядом полотенце и слезает со стула.
Еще прячется теперь особенно активно и весело в наволочку от подушки, и сидит там, пока не спросишь, где Настя. Выскакивает с криком "ОТАНА", страшно довольная.
Постоянно играет пластилином, клеит его везде, на столы, стулья и пол, делает попугаев и машины и играет ими. Слепишь ей зайца или чебурашку - восторгается и целует, тоже ходит играет, прыгает ими, кормит-поит. Правда уши отрывает тоже регулярно.
А самая настойчивая мысль - что надо пойти в магазин, и купить как минимум еще пластилина, а как максимум - школьную форму, чтоб в школу идти.

Машины




понедельник, 20 августа 2012 г.

Ну и последнюю

Ella Fitzgerald - Black Coffee

Время музыки

Давненько здесь не было музыки, давненько. Пусть будет время музыки.



В честь того, что наконец-то опять хочется кофе и конфетку, а это вселяет уже какие-то надежды, звучит эта песня.

суббота, 18 августа 2012 г.

Слепила сама, утверждает, что это попугай.


Новая ступень творческой свободы




жизнь кончилась

пятница, 17 августа 2012 г.

Вехи

У детки имеется воображение.
Ходит на четырех конечностях, спрашиваю, кто это тут, отвечает, что собачка. Когда ползает - то жук-муму, когда скачет на коленках, то лягушка, когда на ногах прыгает - то зайчик.
В больнице развлекала уже ее чем ни попадя, сложила веер из бумаги, потом поставила его на стол и сказала, что это забор. А она - нет, взяла в руки, и сказала, что гармошка. Пришлось нарисовать кнопочки с обеих сторон, она ходила играла на ней: фа-фа-фа.
В крепеже раковины разглядела крокодила. Половинки горохов на моем халате назвала грибами. Спрашиваю: ты думаешь, это похоже на гриб? Она приставляет пальчик к макушке, чешет, и говорит: думаю (жест в мультике про великана видела, когда он угадывал, на что похожи картинки).

среда, 15 августа 2012 г.

Не шутки

Температура, ломка (у меня).
Боюсь.

Шутки с баша

Я сама уже чертову тучу лет не ходила на баш, и не пойду, ну его, времени нет и так ни на что. Поэтому это выжимка из выжимки, отсюда

ххх: Нет, он, конечно, красивый, образованный, умный. И все бы хорошо.
ххх: Но живет - как белка из "Ледникового периода"...


xxx: Кстати, о философии Канта.
xxx: Вы заметили, что после стирки в стиральной машине пододеяльник становится Вещью в себе?

Смеялсо

вторник, 14 августа 2012 г.

Мой маленький большой человек

Наши неприятности аукнулись кроме прочего новым скачком в развитии речи. От шока и контакта с разными людьми, страшными и нет, она стала говорить четче, многие слова из старых привычных, и оттого коротких, обросли наконец-то вторым и третьим слогом. Тем горше она расстраивается, когда ее не понимают. Вот же, сами все время говорите, чтоб не ныла, а словами изъяснялась, я словами, а вы не понимаете (видимо думает она).
Штудируем Чуковского и в хвост и в гриву. В больничку бабушка принесла нам про Медведя, Чудо-дерево, Телефон, Мойдодыра. Сегодня добавили еще Федорино горе, Бармалея и Доктора Айболита. Ей вот нравится, а мне чего-то не очень, особенно Бармалей. Но что ж поделаешь. Правда Айболита она читать не желает, видимо из-за персонажа в халате, на которых у нее теперь общие-истерическая реакция.

Инопланетяне

Общие контуры и выбор базового цвета, конечно, мои, но цвет глаз и носов, а так же размещение оных - на Настиной совести.


Дома

Мы вернулись, ура-ура, полны карманы таблеток, правда, но зато дома. Машинка пашет второй день не переставая (стиральная).
А деточка тут же стала кушать и пить, видно кроме общей слабости ей просто не нравилась больничная еда, так я себе это представляю.
Гулять не может долго пока, устает и просится на ручки, даже не на коляску. Стучу по дереву, плююсь, пребываю в санитарном психозе.

воскресенье, 12 августа 2012 г.

В нашей больнице отсутствие зеркал в палатах и помывочных - это даже гуманно.

суббота, 11 августа 2012 г.

Ничего не ест, лежит вялая, снова капельница (

среда, 8 августа 2012 г.

Масяня. Эпизод 28.

Куваев же официальный канал тут недавно доделал, лежит там вся подборка теперь. Оно все-таки кайфовое было, и до сих пор кайфовое.
Из любименького.


И Магазинчик Бо тоже хорош, хоть и не получил той ажиотажной известности.

Аппликация

Ребеночек увлекающийся у меня. Теперь вот новая затея - вырезать и клеить картины. Попробовали на занятиях, продолжили дома, теперь постоянно требует клея. Особенно понравилось по результатам просмотра мультика клеить Пуха, еле уговариваю на что-нибудь другое каждый раз. Постоянно тянется к ножницам, потому как самой вырезать детали тоже нравится. Я ей даю порезать небольшие прямые детали - квадратики для окон, полоски для тигра.
И одна у меня теперь надежда - что через пару дней увлечение поутихнет, иначе у меня стены не хватит, чтоб развешивать результаты творчества.

вторник, 7 августа 2012 г.

Я понимаю, почему она говорит "капа" вместо "пока", но не постигаю, почему "вали" - это ромашка!

Набрела на склад древностей.

Ну почему только про стихи? По-моему про всю беллетристику.

Не, поправка, не про всю, наверное. Зато еще про некоторую часть кинотворчества, ага.

И так труба, и эдак




понедельник, 6 августа 2012 г.

Говорят, чтоб впустить в свою жизнь что-то новое, надо освободить место, избавившись от чего-то старого. Да-да, начинать надо со шкафа, шкаф - это всеобщий женский жупел. Потом плавно переходить к кухонным тумбам. Потренировавшись, идти далее.

воскресенье, 5 августа 2012 г.

Предшественницы








Разочарование дня

Ну блин, специально иду мимо торгово-офисного центра 'КУ', чтоб запечатлеть, и раздумываю про себя, какое чувство юмора, фантазия какая.
А тут и выясняется, что ТОЦ 'КУ' был таковым буквально пару дней, пока ему не приделали первый и третий слог. А я в прошлый раз видела, но зафиксировать не успела. Пичалька.


И снова бутылки

Ее зовут Double Memory










суббота, 4 августа 2012 г.

Ураааа, я за!! :)

И день лингвиста попрошу тоже учредить.
Цитата в цитате.

День корректора:
"На самом деле удивляют не столько вэдэвэшники, сколько граждане, выдающие снисходительные комментарии в духе: "Ну это же праздник! Традиция такая у них!" Посему считаю грандиозной идею dumo4ka.

Полуголые корректоры, с вытатуированными на торсах правилами русского языка, в залихватски сдвинутых на бок бумажных шапочках, собранных из выдранных страниц Розенталя или Толкового словаря, с бутылками кьянти под мышками, обнявшись и покачиваясь, идут по парку Горького, орут: "Кто не держал в руках словарь, тот называется дикарь! КОР-РЕК-ТО-РЫ, КОР-РЕК-ТО-РЫ!!!", пристают к прохожим на предмет поговорить о нюансах корректуры библиографических сносок на английском языке ("Нет, ты мне скажи - ик! - в названии источника все прописные? Нет, ты отве-е-еть"), срывают со стен плакаты с ошибками, громят остановки, самые мирные баллончиками с красной краской наскоро правят рекламные плакаты, используя корректорские знаки, вплоть до неправильных переносов и лишних пробелов.

Братья и сестры во Розентале, когда сбор?
Если уж праздновать, так чтоб никто не ушел обиженным".
Нельзя отказывать себе во второй чашке кофе только на том основании,
что он выводит кальций из организма.

Юный натуралист

Вынула из холодильника репку, а на листьях ее обнаружила фрагмент паутины мало того, что с пауком, так еще и с синевато-зеленой штукой, размером чуть меньше средней горошины. Штука была в паутине неким образом зафиксирована, и паук вокруг нее крутился и не убегал. Вот думаю, это он плодится и размножается таким образом?
Не люблю лесных, не домашних пауков вообще-то, особенно тех, что превышают размерами маленьких паучат, летающих в августе на паутине повсеместно. Избегаю обычно. Но не бить же животное, тем более, если мать (хотя про таракана бы не задумалась, с другой стороны). В общем, отправила с балкона в палисадник верхом на листе, надеюсь спланировали мягко и без травм.
Фото не получилось, потому что фокус упорно приходился на изгибы целофанового пакета. Увы мне. Но все равно повешу, чтоб видно было горошину.


К слову о фотографии - балуюсь с настройками камеры - фоткаю один объект в разных настроечных вариантах. И понимаю, что нет, не осилю. Предназванные настройки типа "портрет" "ландшафт" применить я еще сумею, но вот выдержки и резкости всякие - не понимаю. Ну и все.

пятница, 3 августа 2012 г.

Появилась у детки родинка над верхней губой. Чума.
Сварила кофе, и не хочу кофе. И суп варить не хочу. И ничего не хочу.

четверг, 2 августа 2012 г.

Про бурную молодость

Мы вон давеча опять вспоминали, как мы круто и все такое, но это же детский лепет, право слово. А вот это вот отсюда серьезная заявка на бурную молодость, ага :):
"У меня на подбородке есть шрам. Хотите расскажу, откуда? Рассказываю: 1988 год, Владивосток, ресторан "Арагви". Я старше шрама на 21 год, но он тоже много чего повидал. И вообще мы с ним корефаны - всегда вместе. Мне кажется, именно за ним я и пошла в ресторан "Арагви", чтобы не в одиночку по дальнейшей жизни. Других причин туда переться у меня не было - я не любила ресторанов, мне там было слишком накурено. Я всю жизнь курила при открытых окнах и иллюминаторах.

В "Арагви" мы пошли компашкой человек в восемь: радист, два младших штурмана, третий и второй механики, кто-то еще и я. Наш пароход стоял то ли на 4-м, то ли на 5-м причале - я помню, что из порта мы выходили через проходную Морвокзала, а не через ту, что на Эгершельде, откуда потом надо было бы ехать в центр на "единице" и выходить напротив ресторана "Приморье". Жаль, что мы стояли не на седьмом или восьмом: тогда бы мы поехали на "единице" и вышли рядом с рестораном "Приморье". Рядом с рестораном "Приморье" не было трамвайных путей, а рядом с "Арагви" их было хоть жопой жри. В общем, "Арагви" к нашему 4-му или 5-му причалу был ближайшим рестораном, если не считать дурного морвокзального кабака, куда считалось западло. "Арагви" слыл относительно приличным заведением. А поводом к его посещению была фантастически успешная продажа радистом машины, привезенной из Японии только что - настолько успешной, что сейчас я боюсь назвать цифру вслух, хотя помню ее прекрасно - сейчас мне кажется, что таких процентов маржи старожилы не припоминают.

Как бы там ни было, малость обалдевший радист решил это дело как следует отпраздновать и позвал в кабак всех своих партнеров по префу. Это был второй случай в моей жизни, когда я почти полностью утратила синопсис события. Первый - это когда школьные подарки, а второй вот этот. Надо же как бывает: отлично помню, за сколько радист продал тачку (хотя и стесняюсь говорить), но абсолютно не в курсе многих других деталей. Кстати, когда несколько лет назад демонтировали трамвайные пути на Алеутской , я испытала мстительное удовлетворение.

Пили коньяк "Арарат". Я еще удивилась: в грузинском ресторане - армянский коньяк. Почему-то мне казалось, что нельзя смешивать так.

А потом начались пунктир и курсив, и память моя сохранила настолько разрозненные сцены, что никакой истории из них не получилось бы никогда в жизни, но шрам на подбородке и есть история, и куда от нее денешься.

Когда собрались уходить из ресторана, в зале ближе к выходу началась драка. Кто-то из наших подвел меня к двери, прислонил к косяку и сказал: "Лора, стой здесь, наружу не выходи, а то увезут и выебут". И убежал в зал драться.
Тут же ко мне подошел какой-то мужчина и предложил отвезти "куда тебе надо". "А то ты совсем пьяная", - сказал человек. И я поняла, что он как раз и намерен увезти и выебать.  Конечно, я с ним не поехала, а для того, чтобы отвязаться, вышла наружу, на тротуар нынешней ул. Алеутской, а тогда 25 Октября, и шагнула на обочину, чтобы, видимо, ловить такси (?) - и тут опять плёнка рвётся, и склеили ее как попало, потому что следующий кадр был про то, как мы с каким-то корейцем (надеюсь, это был не Викто Цой) стоим на середине проезжей части, и я размахиваюсь кулаком, чтобы ударить корейца в нос, но теряю равновесие и позорно и гибельно падаю под трамвай, который как раз вывернул с нынешней Светланской, а тогда Ленинской  (ну надо же, ни имен не осталось, ни трамвайных путей, да и кореец жив ли?), и подобно Берлиозу вижу полную луну в небе, и наблюдаю, как на нее наезжает трамвай, и в конце концов закрывает ее своим телом - трамвай остановился в полуметре от наблюдательной меня, не переехал, вообще ничего такого, и следующий кадр после склейки - как два милиционера поднимают меня с мостовой и ведут к уазику с полосой на борту - а я упираюсь,  а один милиционер говорит, что пусть лучше я переночую в трезвяке: "ты ж косая в жопу, тебя ж выебут и высушат", - сказал мент и я, потрясенная, пошла в милицейскую машину. Про высушат меня не предупреждали.

Дальше следует кадр ввода меня в камеру без окон, с двумя скамейками вдоль стен. Дамских вытрезвителей во Владивостоке, кстати, не имелось. Камера  был пуста. Следующий кадр: я сижу на скамейке и с удивлением разглядываю платье на груди - оно всё в кровище. Потом открылась дверь и в нее просунулась милицейская голова. Голова спросила:

- Чего воешь? Башка болит? Чего воешь?
-  Подушки нету, - ответила я.

Следующий кадр: я просыпаюсь на нарах. У меня смертельный сушняк. Одновременно хочется в туалет. Нары голые, но под головой моей подушка, а под нарами ведро (видимо, на случай внезапной дурноты). В моей дурной и прекрасной  юности ангелами работали даже милиционеры. Один из них сопроводил меня по коридору в тубзо и велел смыть кровищу с морды и шеи. Он же и сообщил мне, что подбородок я рассекла о трамвайные рельсы. С кем не бывает.

- Если щас пообещаешь, что до 25 по кабакам ни ногой, паспорт отдам, - сказал мент.

Речь шла о паспорте моряка, если что. Не понимаю, как я не проебала и не просушила этот драгоценный в полном смысле слова документ.

- Мммм, - кивнула я. Говорить у меня не получалось.

Еще с неделю или больше я могла питаться только нарезанными вдоль бананами, просовывая полоски меж передних зубов. Потом челюсть болеть перестала.

Слово, кстати, я сдержала: по кабакам после того случая не ходила лет семь (ну, просто так вышло - я же не любила ресторанов), а в "Арагви" не была больше никогда. Завтра, в пятницу, с 16 до не знаю скольки, но пару-то часов точно, я  там буду. Приходите, кто сами местные и кто хочет. Книжки подпишу, если вам это надо, ну и так, зацените мои новые очки от Томми Хилфигера. Шрам тоже могу показать. Приходите.

Для неместных чуть не забыла уточнить: в помещении бывшего ресторана "Арагви" теперь книжный магазин".

Вехи

Пошли предлоги. Пока чаще всего и четче те, которые оформляют идею принадлежности, все-таки это у нас тема месяца и хит сезона, что у кого есть, что кому принадлежит.
И еще интересно, что переставляет местами п и т. Вместо тапок у нее пать. Похоже, это широко распространенное явление, теперь - питерь, у меня тоже было, говорят )).
Стала вешать результаты ее творчества на стену - то, что рисуем или клеем с ней дома, и то, что приносим с занятий, чтоб ей удобно было демонстрировать гостям и бабушке по скайпу. Ей нравится. И на занятия с удовольствием ходит и просится, хотя отвлекается там много, не всегда желает делать то, что преподаватель предлагает в данный момент.