Чудесное

(утащен отсюда следующий текст):

"Как-то осенью, после раскопок в букинистическом, зашла по дороге в маленькое знакомое кафе. Не то что замерзла, просто хотела посидеть спокойно над добычей.
А кафе мало того что небольшое, там еще и столик в углу наполовину закрыт ширмой. Можно туда забиться и наслаждаться одиночеством. Кто чем, впрочем. Я раз сунулась со своим капучино за эту ширму, а там парочка – намертво сплетясь ветвями. Причем настолько одуревшие от любви, что меня, кажется, даже не заметили. Девушка только высунулась на секунду из-за бороды приятеля, словно птичка из куста, и скрылась обратно. Мне же от смущения показалось, что у парня десять рук... В общем, на этот раз я заглянула осторожно - никого. Да и вообще в кафе было пусто. Обрадовавшись, размотала шарф, уселась, достала книжки. Пересмотрела и придвинула к себе Платонова, а все остальное отложила на край стола. Том был увесистый, поеденный жизнью, с восхитительно желтоватыми страницами. И замлела над ним. Народу никого. Тихо, только девчонки за стойкой переговариваются вполголоса. Глоток кофе – полстраницы. Еще глоток. Еще полстраницы. И еще. И так увлеклась этим неторопливым кайфом, что не заметила, в какой момент атмосфера в кафе изменилась.

Стало неуютно. Кто-то отрывисто сипло матерился. Загремели стулья. Я порадовалась, что скрыта ширмой. И совершенно напрасно. Потому что легкая соломенная загородка отодвинулась и в освободившемся проходе появилась громоздкая фигура. Пришелец постоял, по-бычьи нагнув наголо обритую круглую башку, и тяжело опустился на стул напротив. Мне все это крайне не понравилось. Я решила, что надо продолжать читать, как будто ничего не замечаю. Такие люди не интересуются субтильными нахмуренными женщинами в очках. Может, он соскучится и уйдет. Надежды оказались тщетны. Он сидел и давил мне на психику. Наконец я раздраженно подняла глаза. Визави, разумеется, был пьян. При виде бандитской морды, расплющенных ушей и золотого перстня на среднем пальце настроение у меня совсем испортилось. На серой футболке, обтягивающей массивную грудную клетку незнакомца, горилла трахала блондинку. Явно скоромные надписи под этой жизненной сценой я читать побрезговала.
Мужик уперся в меня страшноватым стеклянным взглядом и грозно посапывал.
И наконец медленно, разделяя слова, спросил:

- Пушкина... любишь?
- Люблю, - с вызовом ответила я, в принципе уже готовая к конфликту.
Собеседник еще посопел и вдруг сказал ворчливо:
- И я его люблю. Люблю Александр Сергеича. Веришь - землю готов целовать там, где он проходил.
Я, оторопев, молчала. А что тут, собственно, скажешь. Дух божий дышит где хочет. Вот такой пушкинист попался.
Официантка на цыпочках принесла ему кофе.
- Хочу квартиру у вас в Питере купить. Чтоб в его доме. Где он жил. Эту – на Мойке хотел. Отказались. Но я другую куплю. Стены буду целовать там. Полы буду целовать. Гений ведь! Люблю его. Ты что тут читаешь? А-а... А что один кофе? Погоди, сейчас пирожных закажем. Да не маши руками, я курить бросил, теперь вот на сладкое подсел.

Над пирожными мы и познакомились. Мужик оказался предпринимателем из Уфы. Во всяком случае, он мне так сказал. Звали его Димой. Питер – его любимый город после Сан-Франциско.
Следующие двадцать минут мы оживленно обсуждали переписку с Пущиным и другие подробности личной жизни Пушкина. На все корки ругали Геккерна. Я, распалившись, пообещала подарить Диме двухтомник «Друзья Пушкина». Сгоряча съела три пирожных. Потом эклер ударил мне в голову и мы чуть не поругались с пьяным фанатом Пушкина из-за Натали Гончаровой. Привести слова, которыми Дима из Уфы характеризовал моральные качества Натальи Николаевны, я стесняюсь.

- ...А как вы относитесь к Платонову? – совсем расслабившись, спросила я.
Дима опять помрачнел. Откинулся на спинку стула. Долго молчал. Наконец оперся обеими руками о стол, приподнялся, приблизил ко мне лицо, обдав сложной смесью алкогольного духа, и свистящим шепотом медленно сказал:
- Охуительный.
Я понимающе покивала.
- Помногу только не могу читать, – пожаловался Дима. - Крыша съезжает.
Я опять покивала. Ну действительно ведь – оху... прекрасный писатель. И крыша съезжает.
- Я его в первый раз, - доверительно продолжил мой новый друг, - на зоне читал. Там вообще – у-уу! крыша от Платонова едет.

Обнаружив такое родство душ, мы совсем размякли. От Платонова перешли к Гоголю. От Гоголя к Италии. От Италии к Феллини. Дима блаженно, едва не со слезами, вспоминал эпизоды из «Амаркорда» и порывался заказать еще пирожных. И наконец рассказал, как они с приятелем ездили в Римини, на могилу классика.

Каким-то невероятным образом их занесло в туристический автобус. («Пьяные, что ли, были» - недоумевал Дима.) Равнодушный гид тараторил программный текст, а под конец сказал, что если есть желающие, они заедут на могилу Феллини, а если таковых нет, то поедут в торговый центр. Народ облегченно загомонил: «В центр!»
И тут, словно всадник Апокалипсиса, в проходе встал Дима. И грозно объяснил шокированным туристам, что автобус едет на могилу великого Федерико. А кому не нравится, пусть «засунут языки в жопу и сидят в автобусе», пока Дима с другом будут поклоняться праху. Видимо, были еще какие-то доводы, о которых Дима мне рассказывать не стал, но только водитель беспрекословно поехал в Римини. Там два интеллектуала нашли могилу гения, выпили из флажки коньяку, налили и Феллини, прямо на землю - чтобы было на троих, как полагается. Вернулись в автобус и сказали: «А теперь можете ехать в торговый центр». Допили коньяк и заснули.

Мы помолчали. Я все еще улыбалась, представляя, как они пили на кладбище с Феллини коньяк.
- А вообще, - сказал Дима, мрачнея на глазах, - это мертвое кино. Мертвое кино... Для мертвых людей.
- Что? – растерялась я.
- Феллини. И Пушкин. Платонов. Это все для мертвых людей. И я – мертвый человек.
После этих слов он совсем захандрил. К тому же вдруг материализовался из воздуха невзрачный молодой человек в строгом черном костюме, который почтительнейше именовал Диму Дмитрием Васильевичем и оказался личным водителем.
Дима нехотя встал, расцеловался со мной через стол и вышел.

Двухтомник «Друзья Пушкина» так и стоит у меня на полке. Дима, будешь опять в Питере - он тебя ждет".